Не обласканные топором, не распаханные плугом ярко зеленеют берега лесного плеса. По воде, по кронам и травам стремительно скользит тень большой птицы. Зрачок иллюминатора видит разом озера-зеркальца, озера-карлики, озера-исполины. Но погружаются в тайну исхоженные вширь и вдаль места. Недоступны они поднебесному путнику.

Егерь Володя Потапов летит в нечаянный отпуск, который он выпросил, чтобы схоронить свою единственную сестру и забрать её сирот к себе на кордон. И надо же, под крылом – его егерский обход! Вот он весь, как на карте-пятисотке, ксерокопия которой бережно хранится в одном сейфе с ружьями и припасом. Считанные мгновения длится чудодейство за круглым окном. Как в гипнозе, забывает Потапов печаль свою и жадно торопится увидеть каждый изгиб реки, каждый мысок на любимом озере. Лайнер превращается в машину времени, машину воспоминаний. Контуры воды и суши напоминают контуры судьбы. Много их было, крутых поворотов, за одну бестолковую жизнь. На шлюпке с мотором «Вихрь» не обогнуть, не обогнать годы, потраченные на службу егерскую...

...Ровно гудят турбины. Машина покидает малые высоты и занимает свой эшелон. Под крылом стелется сплошная, непролазная облачность. Монотонный звук и монотонный вид в круглом окне навевают новые воспоминания, самое яркое из которых – первая зимовка. Новизна жизни обернулась тогда тяжким испытанием на стойкость. Без привычных удобств, без сухих дров, с грудным ребёнком скучать было некогда. Надо было выживать. От голода спасали охота и подлёдная рыбалка, от холода – бензопила «Урал» и новый топор-колун. Дрова сушились ночью в русской печи. Днём они сносно горели всё в той же русской печи. Когда поверх угольев замирали огоньки, на пост заступал чугунок с лосятиной. Это хлёбово томилось до обеда и съедалось потом со звериным аппетитом.

Охотники на лося по неписанным законам делились своей добычей с егерем. Но попадались и жмоты, которые в лучшем случае бросали голые кости без мякоти посреди двора, а сами – не прощаясь, айда в город. Ну да ладно, кости годились на потеху собакам. Тоже неплохо.

Первая зима – это как первая атака. И проклятущая и незабвенная. Выдержав боевое крещение, Потаповы с каждой новой зимой укоренялись прочно, уверенно, добротно...

Однажды Володька Потапов запил. И почему, знал только он. Даже супруга Фаина далась диву, отчего бы это – знала равнодушие мужа к горькой дури.

...Запой был тихий, без бузы, и женщина скоро успокоилась в ожидании, когда кончится бражка. А кончится она точнёхонько к началу сезона охоты.

На календаре сейчас – в разгаре весна с её бездорожьем, с её безлюдьем. Даже самые отчаянные ловцы дичи и рыбы не рискуют в это время заигрывать с распутьем, стойко терпят уют городских квартир. Потаповы уже и не помнят, когда в последний раз на заимке были гости. Поневоле захандришь.

А между тем, пришла пора большой воды, когда старицы и русло сливаются в единое целое, когда суша безраздельно отдаёт себя на милость талым ручьям. Широко они разбежались по прибрежной пойме, затопили Володькин покос, взяли в плен молодой березняк, вымочили прошлогодний зарод и, как заведено из года в год, разметали бобровую плотину.

Журавли уже на болоте. Звонок их крик в тишине апрельского утра. Сторожа-часовые предупреждают стаю о появлении человека с ружьем. Журки ещё не привыкли к тому, что это всего лишь егерь, их верный страж и заступник. Неделя-другая, и осторожные птицы перестанут шарахаться при виде старого знакомого. Однако до полного панибратства дело не дойдет. И на том ладно.

Потапов – прирожденный самоучка – скульптор по дереву. Весь дом уставлен, увешан деревяшками. И вот она, как на блюдечке, новая затея... Глядя на болото, Володька в мыслях своих уже остановил мгновение, увековечил в липовой коряге и это утро, и эту тревогу, и эту журавлиную стаю.

В том, что потомственный охотник стал вдруг художником, нет никакой диковинки. В межсезонье многие промысловики-таёжники режут по дереву. Баловство это утоляет тоску по природе в пору отдыха от трудов охотных.

...И вот наконец наступает день, когда по глубокой колее и бездонным лужам рассекает гусеничный вездеход. Пока только он способен одолеть дебри и километры. Приехали гости на весеннюю охоту. Еще одна зимовка позади. Завтра на восходе, сквозь туман и тишину понесётся вдаль музыка ружейного салюта. Жалобное эхо всхлипнет и устремится в хвойные кущи… Там и угаснет.

– С новым полем, с новым сезоном! – скажут потом у костра.

...Скажем: Потаповы и сегодня там, на своей заимке, на своей бессменной вахте. Охота и рыбалка, встречи и проводы, труды и досуг – всё вперемежку. Одно неизбежно и неизменно – это сезонность бытия и каждый раз неповторимые повторы. Ради этого стоило однажды родиться и когда-нибудь навеки уйти к иным берегам.

...Грёзы и дрёма отлетают прочь. Самолёт уже на земле. Слух жадно ловит тишину. Ещё миг, и её наполняют земные звуки, земные заботы.

Руслан Кипреев.