Вятский человек. Кто это такой? Некий особый темперамент, спрессованный за века в нашем лесном Предуралье? Или это сама покорность на лоне суровой бытности, когда летом страда лютая, непросветная, а зимой снега, снега убродные, непролазные? Такую суровость в одиночку, без общины не одолеть.

Общие беды, общие удачи, и вот перед нами скромняга-коллективист, который всегда поможет и чужую помощь не оттолкнет. Непривычный к людскому лукавству и оттого простой и доверчивый. В меру обидчивый, но не злопамятный. На чужбине беззащитный на радость всяким лиходеям, дома – само спокойствие.

Особенно предпочитают наших земляков военкомы во время призыва в армию и кадровики-вербовщики на Крайний Север. Сознательность и дисциплина – у вятича это не отымешь... В моем старом журналистском блокноте промелькнула фамилия Сюняшкин. Без имени-отчества. Кто он? Чем прославился? Чем задел за живое?

Вспомнилось, как произошло наше знакомство в 1974-ом, в пору ударных комсомольских строек. Где-то на востоке зачинался БАМ, а в Западной Сибири трассовики-сварщики прокладывали первую нитку газопровода Медвежье – Надым – Европа. Тогда я, корреспондент областной газеты, познакомился с машинистом тяжелого бульдозера-укладчика. Оказалось, что оба мы вятские, деревенские, почти соседи, даже по грибы ходили в один и тот же лес.

Мощный трехосный «Урал», груженый трубой большого диаметра, напряженно выл на спусках и подъемах. В кабине было тепло. Молодой водила делился новостями трассы. Я их не записывал, но старался на всякий случай запомнить услышанное.

Вдруг в стороне от пустынной дороги мелькнули чьи-то фары. Посреди заболоченной лесотундры копошились два гигантских трактора, купленные на валюту в США. Один из них увяз в болоте по самую кабину и прочно вмерз. Другой ровно гудел и ярко светил фарами на одинокую фигуру человечка, который, долбая лед, яростно работал пешней. Северянам процедура знакомая и называется «вымораживать технику из болота». Ну а на меня, новичка, картина произвела сильное впечатление: ночь, минус тридцать, бескрайняя тундра (до ближайшего городка десятки километров) и полное одиночество…

Мой попутчик остановил свой трубовоз и выпрыгнул из кабины.

– Здорово, Сюняшкин! – обратился он к фигуре с пешней.

– Как дела? – Нормально, – донеслось в ответ.

– Тогда мы поехали дальше. Удачи!

– Давай! – пешня снова заходила ходуном.

В кабине «Урала» водитель отогрел руки и со словами «Ну и холодрыга!» включил передачу. Теперь главным героем монолога стал человек с пешней.

– Говорят, вятские все такие, – сказал парень. – Для него из болота тащить катерпиллеры – не работа, а хобби. Восемь штук за зиму уже достал и ни копейки за это не получил. Трактора-то все списаны давно. В начале зимы еще. Тогда трясина промерзала медленно, а начальство, как всегда, торопит. Вот ныряли американские красавцы один за другим в сибирские хляби. Да и кто будет считаться с потерями, если на кону контракты с Европой? Газ-то для нее, а не для русских лаптей.

В кабине повисла тишина. Мой собеседник закурил. Впереди замерцали прожектора вагон-городка. Тут я впервые за весь вечер достал блокнот и посреди странички крупно вывел «Сюняшкин».

Спустя пару дней мы встретились лично. Поговорили. Вятский бессребреник родом оказался из деревни, что затерялась среди множества таких же селений на границе нашего и соседнего районов. Расставались как родные.

Тогда подумалось: как много настоящих парней-мужиков собирает под своим сиянием Крайний Север! Русские, татары, кавказцы, молдаване, узбеки и, конечно, они, трудяги-закарпатцы, которые потом, через годы-годы станут «правым сектором». В семидесятых это была одна семья – трассовики «с бубновым интересом». Но и в ней нет-нет да и объявится некий вятский чудак-романтик. Такой невредный, некорыстный, непонятный.

Вятские – они и в тундре вятские!

Руслан Кипреев.