Хочу рассказать о человеке, который, может быть, и не обладал какими-то исключительно положительными качествами, но с детских лет и до сего времени (а мне 81 год!) остается в памяти. С годами уважение, почтение и любовь к нему только усиливаются...

Мне было 8 лет, когда началась Великая Отечественная война. Уходили на фронт отцы, сыновья, братья. Каждая очередная повестка наводила тоску на всю деревню. Когда наступил черёд идти воевать Кольке – Ивановны Прокопьихи (это означает, что Колька был Прокопьевич!), в моей детской голове пронеслось: это какая-то несуразица! Как можно идти на войну вертлявому, дурашливому Кольке? Он же еще не вырос – то есть, не повзрослел! Так маму и спросила: «Колька-то что, стрелять умеет? Он же еще мал!»

«Да, – сказала мама. – Тощенький еще, хоть и вытянулся уж, балагур и несерьёзный, но год его подошел. На войне ведь убивают – надо пополнять ряды бойцов. Научат и Кольку стрелять, пойдет он защищать нас». Запомнила я, что Кольку как-то особенно жалко было. Это в колхозе он с любой работой уже справлялся, но на фронте…

Шли дни, недели, месяцы… Год промелькнул, а может, и два – и вдруг новость: Колька вернулся! Только слепой. Так и прилепилось к нему, не нажившему солидного имени Николай, это прозвище. Не оскорбление – факт! Колька слепой, и все тут.

…Помнится, было начало лета. Трава уже зазеленела. Колька стал выходить из дома. Сначала с палочкой по натоптанной тропочке дошел до соседа, потом подальше… Как-то добрался и до нас, услышав звук гитары, – это мама приобрела инструмент, выменяв его, в то время практически совсем не нужный, на два ведра картошки и несколько лепешек из лебеды. Кто-то из детей (а было нас четверо) ущипнул струну… Услышав этот звук, Колька попросил дать ему гитару, уселся с нею на скамеечку, что стояла под окном, настроил инструмент – и полились звуки незамысловатых аккордов… Тихо запел «Люблю я летом с удочкой…», «Соколовский хор», «Царица Тамара», «Златые горы» и т. д. Так, напевая или насвистывая необыкновенно красивой трелью, и, похоже, с явным удовольствием, продолжал он свой «концерт». Вокруг постепенно собиралась компания слушателей. Старушка одна, разновозрастные дети… Колька слепой всех нас просто влюбил в себя! По щекам бабушки катились слёзы умиления и удовольствия… Впоследствии я научилась играть всё, что умел Колька.

…Лето было в разгаре – пора сенокосная. Деревенские луга находились за рекой: каждую весну через нее строили мост, а осенью его разбирали. На сенокос собирались все жители, в том числе и мы, дети 11 – 12 лет. Нам поручали загребать дорожки из-под увезённой или унесённой носилками копны. Участвовал в общем деле и Николай Прокопьевич («Кольки слепого» не стало сразу, как только он женился на Татьяне, высватанной из соседней деревни. Поздравив земляка с законным браком, его стали величать не иначе, как Николай Прокопьевич).

Стожар ставить Николай, конечно, не мог, а вот сено метал! Сноровляли ему: удобно подвозили и ставили копну, а женщина, что стояла на стоге и утаптывала его, поколачивала граблями о край, и на звук этот Николай Прокопьевич клал огромный навильник сена. И так по порядку: два навильника на край стога, третий – к стожару… Слаженно шла работа!

На рубашке Николая Прокопьевича выступил пот, ручьем тек по лицу, а он довольно улыбался – наверное, радовался тому, что нужен и полезен в главном крестьянском деле… Вот это меня особенно восхищало в нем!

…До 19 лет я жила в родной деревне. В последний раз видела Николая со старшей дочкой лет семи – она шла за ручку с папой с какими-то покупками. Потом, когда переехала в Дубровку, очень интересовалась девочкой – мне казалось, она обещала быть красивой… В письме из дома подтвердили: старшая Таня – настоящая красавица! А всего детей было четверо. Когда из деревни люди стали разъезжаться, уехал куда-то с семьёй и Николай Прокопьевич…

Ираида Козлова, п. Дубровка.